Место, где произошли эти загадочные события, находится в городе Марксе, неподалеку от Саратова. Много зловещих легенд рассказывают о старом двухэтажном здании местной больницы. Жители города так и прозвали ее — дурная больница. Нина Александровна, работающая там медсестрой, рассказала мне следующую историю:
— Я сама женщина не суеверная и, как мне казалось, достаточно смелая. Однако то, что мне пришлось однажды испытать, изменило мой взгляд на некоторые вещи, к которым я прежде относилась легкомысленно. Не знаю, что это было, но увидеть это еще раз — не приведи Господь. От горожан и моих знакомых медсестер чего я только не слышала о больнице, в которой работала. Люди умирали там слишком часто, почти каждую ночь. В единственном старом корпусе размещались и хирургия, и терапия, травматология, реанимация, а в подвальном помещении находился морг. Год назад в Марксе была эпидемия брюшного тифа. Больные умирали один за другим, и маленькое кладбище, расположенное сразу за территорией больницы, пополнялось все новыми и новыми свежими могилами. Представь себе: середина июля, жара, запах дезинфицирующих средств, жирные трупные мухи и странные голубые огни, мерцающие по ночам за кладбищенской оградой. Красивое и жуткое зрелище. Во время эпидемии темных слухов стало еще больше, а горожане обходили больницу стороной. Одна из нянечек, Зинаида Петровна (женщина преклонных лет), говорила мне:
„Ох, Нина, хочешь верь — хочешь нет, а только как появляется в нашей больнице женщина — так все худое и начинается. Иисус свидетель, сама ее видела“.
„Кого?“ — изумилась я.
„Да ее, проклятую, ее…“
„Подожди. Она-то кто такая?“
„Тише… не знаю, — шепчет мне Зинаида Петровна… — Одно только могу сказать: дыхание она у больных забирает. Ой, гадкое место, проклятое!“
Нянечка быстро перекрестилась.
„Ее и другие видели: баба как баба. Лица разобрать невозможно, только челка у нее черная, лоб закрывает“.
* * *
— Вышло так, что вскоре пришлось мне дежурить в ночь, как раз с Зинаидой Петровной. Дежурный врач позвонил в больницу и совершенно невменяемым голосом сообщил, что не придет: он, видите ли, приболел. Ну и черт с ним. Мы закрыли дверь приемного покоя на засов и обошли все палаты нашего отделения. Нянечка поменяла больным судна, я померила температуру, раздала лекарства, сделала пару пометок в журнале и направилась в сестринскую.
„Зинаида Петровна! — крикнула я. — Разбудите меня, пожалуйста, без десяти три, женщине из пятой палаты укол сделать“.
„Хорошо, — отозвалась она, — будильник заведу“.
Войдя в свою комнату, я прикрыла за собой дверь, выключила свет, оставив только ночник. Я долго лежала с открытыми глазами, и постепенно свет ночника стал казаться мне вязким и удушливым. Часы на столе показывали 11.30 вечера. На лбу выступила испарина. Непонятный страх начал заползать ко мне в душу… И тут я услышала неясный гул. Как будто много людей переговаривалось между собой, окружив здание больницы. Да что же это? Я вскочила с кушетки и выглянула в окно. Никого, только деревья бросали на освещенный участок больничного дворика причудливые тени; я перевела дух. Уже направляясь обратно к своей кушетке, я обернулась и еще раз посмотрела в окно. Перед глазами вспыхнули огненные пятна. Ветви деревьев шевелились, хотя ночь была безветренной. Я поймала себя на мысли, что очертания деревьев напоминают людей. Людей? Я подняла руку и перекрестила сначала себя, потом оконную раму.
„Нет, — сказала я себе, — не может быть. Тени как тени, ничего сверхъестественного“. Дышать по-прежнему было тяжело. Я снова прилегла на кушетку. Слабость овладела моим телом.
Как только я закрыла глаза, сон сразу же засосал меня в свою черную трясину…
„Нина!“
Голос, резкий, как удар током. Я открыла глаза. Дверь была полуоткрыта.
„Спасибо, что разбудила“, — еще не совсем проснувшись, пробормотала я.
„Пятая палата, укольчик …“
Лица разбудившей меня женщины я разобрать не смогла, выделялась только иссиня-черная челка. Я приподнялась на кушетке, стараясь рассмотреть женщину пристальнее.
„Кто вы???“
Ответа не было. На столике по-прежнему горела лампа. Я встала и выглянула за дверь. Коридор был пуст. Часы показывали без двадцати три. Почти машинально я вскрыла ампулу, наполнила шприц и направилась в палату номер пять. По дороге я почти столкнулась с Зинаидой Петровной. Она отпрянула, вскрикнула от неожиданности.
„Ты ее видела? Видела?! — нянечка вся дрожала. — Господи, что же будет? Она ведь просто так не приходит!..“
В этот момент дверь приемного покоя задрожала от тяжелых ударов. Внутренний голос шептал мне: „Не открывай… не открывай“. Но я была обязана открыть. Быть может, кто-то нуждался в экстренной помощи. Мы отодвинули железный засов. Дверь распахнулась. Перед нами стоял худой высокий старик с набрякшими темными веками.
„Отдайте мне ее. Я пришел за ней. — Тело его чуть качнулось вперед. — Она у вас. Отдайте мне ее“.
Зинаида Петровна охнула, рванула тяжелую дверь на себя и задвинула засов. Мы стояли, обливаясь холодным потом. Нас обеих била дрожь.
„Кто это?“ — с трудом выдавила я.
Глаза у моей напарницы почти вылезли из орбит. Губы побелели.
„Он умер… здесь… год назад. А теперь, видать, за женой пришел… вчера ее в морг отнесли…“
В оцепенении мы стояли друг против друга. За дверью слышался неясный шум, потом раздался чей-то густой бас: „Эй, трогай! „И нечто огромное, тяжелое, со скрежетом двинулось в ночную тьму. Оглушив нас металлической трелью, проснулся будильник. „Пора делать укольчик…“ Шприц выскользнул из моих рук.
Михаил Лапшин
Литературно-философский журнал
