Интервью с Карлом Лоором

Что же это за человек, которому не жалко потратить десятки миллионов рублей, чтобы забытое Богом и людьми саратовское село вдруг стало уникальной для бывшего немецкого Поволжья точкой на карте?

Сам Карл Лоор в одном из интервью, которые можно встретить в Интернете, называет свою биографию „рабоче-крестьянской“. Его отец и мать познакомились в Сибири, в поселке Баланзасс Мысковского района Кемеровской области, где они оба отбывали ссылку после депортации из Поволжья. Карл Карлович был четвертым из пяти детей в семье. Лишь в 1958 году его родителям позволили выехать на свободное проживание, и они обосновались в Челябинской области. Там Карл-младший окончил Магнитогорский институт по специальности „Промышленное и гражданское строительство“. Его жену как отличницу направили в город трех ударных комсомольских строек — так Карл Лоор оказался в Старом Осколе.

Сначала он участвовал в строительстве Оскольского электрометаллургического комбината, а в 32 года ему доверили управлять крупным трестом „Жилстрой“. Сегодня это предприятие носит название „КМАпроектжилстрой“, а кавалер ордена „Знак Почета“, почетный и заслуженный строитель Российской Федерации Карл Лоор возглавляет его совет директоров.

Дети Карла Лоора живут за пределами России: сын окончил университет в Майами и продолжает учебу в аспирантуре, дочь училась на дизайнера в Канаде и там вышла замуж.

— Карл Карлович, когда вы первый раз побывали в Зоркино?
— В начале 2010 года умер мой отец, и я начал наконец-то задавать маме вопросы о прошлом нашей семьи. Потом я нашел чудесный сайт wolgadeutsche.net. Затем началась переписка с архивами — сначала энгельсским, потом саратовским. Наконец, я сел на машину и приехал в Зоркино. Это было 4 августа 2010 года.

— Сохранился ли дом вашего отца?
— Нет. Мне показали два дома, в которых, видимо, жили другие наши родственники, но пока у меня не было времени посмотреть и разобраться. Наверное, в марксовском ЗАГСе должны быть документы, когда-то и до них доберусь. Мой дед погиб в 34 года, когда отцу было 8 лет. Они кое-как землянку построили — женщина без мужа с четырьмя детьми, представляете, что это такое.

— Каковы были ваши первые впечатления от здания бывшей церкви?
— Там всё настолько заросло и загажено было… Но монументальность стен и здания меня как строителя очень впечатлила. Я подумал: как эти лапотные крестьяне вообще в те времена на такой проект замахнулись? С горечью в душе я в первый раз покинул Зоркино. В тот раз еще ездил в бывшее село Мариенбург — это родина моей мамы, в Федоровском районе Саратовской области. Теперь на месте той деревни только бугорки и пригорки.

В 2011 году у вас в Энгельсе готовились открывать обелиск в память о немцах, которые были депортированы из Поволжья в 1941 году. Читаю в прессе: караул, денег не набираем, проект может не состояться. Чуть ли не гараж кто-то собирается продавать из организаторов. Я написал им письмо — сколько не соберете денег, оставшуюся сумму я дам, мое письмо считайте гарантийным письмом. Так и произошло.

— То есть, вы поучаствовали финансово в этом проекте?
— Да, я доплатил пятую, по-моему, часть, и памятник состоялся. Я был на открытии, естественно. Еще раз прилетел в Зоркино, пролетел сверху, сфотографировал здание церкви. Потом увидел книгу Ольги Андреевны Лиценбергер, прочитал про здание, архитектора и связался с ней. Она написала, что чертежи церкви, представленные в книге, принадлежат Игорю Плеве. Для меня сделали копии этих документов. И самое главное, среди них имелись два чертежа, которых не было в Интернете. Они дают полное представление о здании и архитектору, и строителю, то есть, вообще дают возможность восстановить объект. Без этих чертежей это практически было бы невозможно. И когда я их получил, я принял решение.

Карл Лоор: „Плохому, к сожалению, всегда быстрее верят“

 — У вас были какие-то опасения насчет того, как вашу идею могут встретить в Саратовской области?
— Я был, как и многие, наслышан, что здесь очень негативное, настороженное и боязливое отношение у местного населения — с тех времен, когда 20 лет назад на Волге пытались восстановить немецкую автономию. Идею не поддержали, но от этого никто не выиграл, как мы теперь видим. Деревни как были убитые, так и остались, и они исчезают. Это предыстория, которая меня очень напрягала.

— Ваши опасения, как я понимаю, не оправдались?
— Я попросил, чтобы мне устроили встречу с главой Марксовского района. Когда я приехал, там было заседание районного актива. Люди выслушали мою позицию, и начали высказываться. Гляжу, все высказываются очень положительно. Когда все это завершилось, я был очень удивлен. Я туда ехал с позицией „50 на 50“.

Когда мы потом встречались с жителями села Зоркино, я им рассказал о своем видении будущего, и это сняло некоторую нагрузку с их сознания. Плохому, к сожалению, всегда быстрее верят. Я согласился принять участие в финансировании строительства православной церкви в селе, объяснил, что бывшая лютеранская церковь будет восстановлена как памятник.

— И после этого вы запустили проект…
— Да, мы начали заниматься в Саратове организацией Фонда „Цюрих — Зоркино“, на это ушло два месяца. Потом была передача этих руин, отведение земли, очень большая работа. Мои юридические и экономические специалисты туда много летали и ездили для согласования всех вопросов. В общем, когда мы с этим делом справились, я отправил целую бригаду строителей, архитекторов, проектировщиков, все обмеряли, фотографировали, то есть начался уже рабочий процесс.

— Вам эти, по сути, руины передали в качестве памятника или у здания не было такого статуса?
— Юридически оно не оформлено как памятник. Многие такие здания у вас считаются памятниками, но для того чтобы они и в реестре так были оформлены, нужно сделать кипу документов. Ни людей, ни денег на это нет. Многие объекты находятся в лучшем состоянии, чем эта церковь, но они в реестре отсутствуют. Понятно, что какое отношение было к этому, такая и аккуратность в работе была.

— Те, кто сейчас занимаются восстановлением здания в Зоркино, — это местные жители?
— Нет, это наши сотрудники вахтовым методом по две недели работают. Местных мы тоже набрали, но эта задача для нас оказалась неожиданно сложной. Вроде бы государство одно, но совершенно другие принципы, правила ведения бизнеса, отношения власти и бизнеса… Меня радует, что там на русском языке говорят, и нет лишних проблем в коммуникациях. Пять человек местных мы отобрали, которые могут позволить себе быть дисциплинированными и трудолюбивыми.

— А стройматериалы, технику — на месте покупаете или тоже завезли?
— В здании использовано очень много фигурного кирпича, и нам повезло, что энгельсский кирпичный завод согласился сделать формы специально для нас. Цвет кирпича не получается похожим, но мы нашли, как решить эту проблему. Снаружи здание было кирпичной кладки, и мы его восстановим практически один в один согласно подлинным чертежам. И с учетом тех изменений, которые внесли строители и архитекторы, которые его тогда, в 1870-х, строили. Цемент, доски, кирпич — всё, что можно купить на месте, покупаем. Экскаваторы, бульдозеры, погрузчики из Саратова возим.

Карл Лоор: „Власть может похоронить всё, что захочет“

— Многие думают, что вы восстанавливаете это здание именно как лютеранскую кирху, и сомневаются, что для нее найдутся прихожане.
— Нет, это будет культурный центр. Вся атрибутика церковная будет восстановлена, и желающие смогут там молиться. Но вообще главные направления деятельности, которые мы предполагаем, — это музыка, хоровое пение, изучение немецкого языка, поэзии, литературы. Основные усилия будут направлены, конечно, на детей. Ведь дети — это то, из чего можно еще чего-то „слепить“, еще чем-то помочь. И я надеюсь, что этот объект не позволит деревне исчезнуть, как многие исчезают.

К вам в Саратовскую область сегодня приезжают даже на руины смотреть из Сибири, Казахстана, из-за границы. Много потомков немцев разбросаны в Америке, Канаде, Аргентине. Когда-нибудь они тоже все приедут. По моему личному мнению, туристический кластер Саратовской губернии имеет большой потенциал, которого нет ни в Белгородской области, ни в соседних с вами областях — Курской и Воронежской. Именно за счет вашей истории, за счет того, что еще сохранилось. Так что восстановление того, что было, принесет только пользу и деревне, и живущим там людям, и Саратовской области.

— Что будет со зданием, когда оно обретет законченный облик? Кто будет содержать этот культурный центр?
— Мы уже взяли обязательства по сохранению и содержанию этого объекта на 49 лет, потому что в бюджете местном нет денег, в марксовском тоже нет и, наверное, не будет. Поэтому я подписался под тем, что фонд возьмет на себя все эксплуатационные расходы и управление на этот срок. 49 лет я не проживу, это понятно. Но я с сыном договорился, что он наши обязательства выполнит.

— Карл Карлович, у вас нет бизнеса в Саратовской области, вы живете в другом регионе. Ответьте на простой вопрос: зачем вам вообще всё это надо?
— Изначально — в память о моем отце, родственниках и всех жителях села. И здание этого заслуживает, оно само — памятник и архитектору, и строителям. Губернатор Самарской губернии в свое время приезжал на его открытие. Я надеюсь, за три года удастся максимально собрать информацию, написать книгу об истории этого села и его жителей. И сделать так, чтобы снова зазвучали и колокола, и часы, и орган…

— Вы и часы будете восстанавливать?
— У меня уже есть третий вариант эскизного проекта. Думаю, на пятом варианте мы будем его запускать в производство.

Вы представьте только: на тот момент, в 1877 году, в этой деревне лапотные крестьяне поставили на башне церкви четверо часов! А ведь в то время даже во многих областных центрах таких часов еще не было. 500 посадочных мест в храме, орган… Многие люди, когда я им сейчас рассказываю про эту церковь в селе, где жили 5 тысяч человек, говорят: „Да не может такого быть!“. Нас же как учили в школе про то, что было до революции — крестьянин в лаптях стоит на одной ноге на куске земли. Настолько искаженное понимание о собственной стране сформировали…

90% жителей села по меркам революционеров были кулаками. Это были зажиточные крестьяне, которые могли себе позволить и школу построить за свои деньги, и церковь, и все остальное. Нужно восстановить здание, чтобы все увидели, каким оно было в 1877-м году. А деньги… Что деньги… Лившиц же сказал, помните, — делиться надо. 23 года я как руководитель предприятия постоянно помогал православным храмам деньгами, стройматериалами, строительными работами. В Зоркино я восстанавливаю церковь, где крестился мой отец. Рядом школа, где он учился. Это связано с моими корнями, это совершенно другое отношение душевное. Здесь абсолютно не жалко расставаться с деньгами.

— Вы видите какие-то риски и опасности для своего проекта?
— Риск в России один: какой бы ни была власть, слабой или сильной, она всегда справится с любым бизнесом. Похоронить может всё, что захочет. Так что это — единственный риск.

— Вы берете на себя столько обязательств и расходов в Зоркино… Что же тогда остается чиновникам? Пожинать лавры?
— Я бы очень хотел, чтобы власть тоже подключилась со своей стороны. Когда частные инвестиции приходят, государство в стороне не должно стоять. Это классика в цивилизованном государстве. Я думаю, здесь тоже это произойдет. Инфраструктуру села — водопровод, освещение, дороги, благоустройство — всё это надо сделать соответствующим XXI веку, как многие деревни у нас в Белгородской области сделаны и делаются. Если нам удастся договориться и сделать Зоркино общими усилиями как пилотный проект, это даст эффект, который будет виден всем. И тогда, надеюсь, другие люди тоже поймут, что памятников у вас в Саратовской области очень много, и их надо восстанавливать.