2 декабря в нашей газете мы объявили о публикации цикла материалов об Орловском детском доме. Об этом старейшем в области медико-социальном учреждении мы хотим рассказать вам через призму человеческих судеб, рассказать о людях, жизнь которых неразрывно связана с его историей. Сегодня вы узнаете о женщине, которая в юности пережила ужасы немецкого концлагеря и большую часть своей жизни посвятила больным детям.
У жительницы села Орловское Марии Ивановны Буренковой певучий украинский выговор. Уже шестьдесят с лишним лет она живет за тысячи километров от родной Полтавщины, а говорит с мягкими южными нотками, как когда-то давно, дома.
Во время войны, в 1942-ом, её, пятнадцатилетнюю девочку, угнали в плен немцы. О тех страшных событиях баба Маша говорит неохотно. Сколько лет уж прошло, но воспоминания даются нелегко.
— Фашист меня к себе тянет, а папа к себе, чуть пополам не разорвали. Мне больно, я кричу папе: „Папа, пусти, все равно ж заберет!“.
Баба Маша до сих пор помнит, как перед отправкой их несколько дней держали в деревенском сарае для тракторов. „Три дня по колено в солярке стояли, прежде чем в вагоны погрузили, не дай Бог никому!“.
Три с лишним года она пробыла в концлагере, который находился в маленьком австрийском городке. Про то, что там было, не рассказывает практически ничего. Только опять повторяет: „Не дай вам Боже!“. Сказала только, что работали на трикотажной фабрике у местных крестьян, и что держали их впроголодь: „глотишь её и все губы ошпаришь!“.
Освободили уздников только в конце войны, в мае 1945-го. И потом ещё семь месяцев везли домой. „Это ж с ума сойти можно, неделями в тупиках стояли на станциях. Правда, откормили нас по дороге. Я фасолю и чечевицу до сих пор не ем, наелась тогда досыта. Когда домой приехали, никто не поверил, что мы в плену были, мы аж круглые стали от такой кормежки“.
Долгожданная встреча на родной земле была нерадостной. „Предателями нас считали, — вздыхает баба Маша, — тогда ж как было: „Умри, но в плен не сдавайся“. И через несколько месяцев после возвращения двадцатилетняя Мария была вынуждена уехать из родительского дома в другой край, где никто её не знает.
Поехала к брату, эвакуированному во время войны в Саратовскую область. Небольшое село Орловское стало ей второй Родиной. Здесь она вышла замуж, родила троих детей. Но страшные годы немецкого плена не стали единственным испытанием в её судьбе. Ей уже было за тридцать, когда один за другим погибли и муж, и брат, и один из сыновей.
„Все думали, что после этого я уже не жилец буду, — вспоминает она, — даже из колхоза отпустили. Тогда ж просто так колхозников не отпускали. Я четыре месяца не работала, а тут стали в детдом работников набирать, я и пошла“.
С тех пор тридцать с лишним лет почти полжизни проработала Мария Ивановна нянечкой в Орловском детском доме. Её приход совпал с реорганизацией учреждения в дом для детей-инвалидов.
„Всякого навидалась, — рассказывает баба Маша в ответ на мой вопрос о том, каково это — каждый день видеть обречённых детей, которым никогда не суждено выздороветь. — Разные были, на иного смотришь, думаешь, Господи, что ж за жизня такая у тебя, так казнишься. А другие ничего. Один у нас был, мальчишка, вот он пел! Те, что сейчас в телевизоре, им до него далеко. Он поёт, а мы сядем вокруг него и слушаем. И наплачешься, и насмеёшься. А насчет того, тяжело ли там работать? А ты сама подумай, легко ли, их тридцать на меня одну, и тяжёлая у меня группа была, и бегунки. Пока их помоешь, уберёшься да накормить надо четыре раза в день каждого. Сейчас, слышала, их по пятнадцать на одну стало, а тогда так было. А ещё скажу, они всё чувствуют, ты к нему по-матерински, и он к тебе тянется.
Они ведь привыкают, другой хоть и говорить не может, а подойдёшь к нему, он прыгает, радуется. Слышала, что говорят, будто мы их там били. Да разве ж можно! У меня на этот счёт совесть чистая. Это ж дитё, оно хоть и больное, но душа-то в нём есть“. И опять добавляет: „Но не дай Бог никому!“.
Опубликовано в газете „Воложка“
