Купить нельзя убить

Однажды, лет пятнадцать назад, когда только начинала зарождаться современная журналистика, один знакомый и очень популярно — знаменитый журналист сказал мне одну фразу, которая запомнилась на всю оставшуюся жизнь.

— Меня можно или убить, или купить. — И громко засмеялся. А смеялся он хорошо, задиристо. -Купить дешевле.

И пишет он. До сих пор. Мотается по районам нашей многострадальной области. Защищает бедных крестьян, неудачливых фермеров, которые из последних сил стараются что-то сделать и для себя, и для так называемого сельскохозяйственного производства. То пишет на городские темы, о том, как обманывают обложенного со всех сторон непомерными тарифами горожанина. Ни с кого не берет ни копейки.

Но есть другая категория героев его публикаций. Это те, кто реально имеет деньги и готов платить за публикации. Например, при отстаивании своих интересов. Или при своем желании идти на выборы и получить депутатский мандат. А тут без информационной поддержки никак не обойтись. Одним словом, у него своя современная журналистика. И живет он задорно, интересно, пишет еще интереснее. И будет еще долго писать.

У меня все свое. 32 года в журналистике. В прошлом году объездил восемнадцать районов Саратовской области. В Новоузенске защищал от незаконного увольнения и уголовного преследования редактора районной газеты Людмилу Быкову, в Питерке — от чиновничьего беспредела Клавдию Брюхановскую, в Перелюбе — от рейдерского захвата фермеров, в Новобурасском — от уголовного преследования молодого милиционера Сашу Орлова, в Воскресенском, наоборот, пострадавшего от избиения милиционером молодого парня Женю Мелехова, в Марксе писал вообще о беспределе власти — от „прихватизации“ муниципального имущества, вырубки городских аллей до уничтожения уникальных мелиоративных сооружений.

Одновременно строил свое „женское счастье“. У меня пять женщин — теща, жена, дочь и две внучки. Строил три года в городе Маркс новый дом для дочери с двумя внучками. Вместе со своим замечательным зятем Сережей Коноваловым. Я его очень люблю, он мой сын. Теща там, полька, которой нынче 14 мая исполнилось 90 лет. Несколько лет назад забрал ее к себе. И она в девяносто лет все делает сама. Мне говорят: „Какая у тебя теща молодец!“ Смеюсь: „Только у хороших зятьев тещи доживают до 90 лет“. И очень хочу, чтобы она дожила до свадьбы своей правнученьки Лизоньки, которой сейчас 6 лет.

Мне, повидавшему многое в этой неуютной жизни, страшно представить, что пережили в эту ночь самые дорогие мне люди. Соседка Ольга Ивановна рассказывает: „Собака ночью лает. Вышла на улицу, а у вашей дочери дом с краю горит. Позвонила в пожарку. Не едут. Звоню второй раз. Опять нет. Сами перезванивают и спрашивают, на какой улице дом горит и как фамилия хозяев. Я заругалась, какая, мол, фамилия, езжайте тушить!“

В это время и мои проснулись. Подруга дочери Наташа, ночевавшая в нашем доме, почувствовала запах дыма. Первым делом вынесли детей и документы, а потом все подряд, что попадало в руки. Дом горел с улицы, с правой стороны, где нет ни одного электрического провода, ни одного электроприбора, тем более нет труб газопровода. Это и спасло моих детей. Если бы подожгли с внутренней стороны, где поднимался новый строящийся дом, второй этаж которого полностью деревянный, проход оказался бы закрытым.

Дочь тоже позвонила в пожарку. Приехали примерно через 15−20 минут. Этого времени хватило, чтобы огонь уничтожил практически почти все. Обе крыши рухнули. Во время пожара к дому подъехала неизвестная машина, из которой вышли два молодых человека и сделали съемку на видеокамеру. Не на мобильник, что делают случайные прохожие Когда убедились, что дом сгорел, они исчезли.

Я прибыл на место утром. Осмотрел сгоревший дом. Поговорил с соседями, очевидцами пожара. У меня нет сомнений — это был поджог. И нет сомнений, что это связано с моей журналистской деятельностью. Иного быть не может.

Я то проживу. Я построю новый дом, еще лучше и красивее, чем был тот, недостроенный. Мне помогут друзья, знакомые, почитатели моего скромного журналистского труда. Я уже начал его строить, потому что пишу эти строки. Они пишутся плохо, с трудом, потому что такое пережить трудно.

Но как вот будут жить те, кто поднес горящую спичку к моему дому, где в это время спали две маленькие девочки двух и шести лет? И ничто не пошевелилось в их черных душах? И такие люди находятся при власти? И они могут так поступить с любым из нас.

И снова о том, моем старом товарище журналисте. Он сделал свой выбор И у меня есть свой. Я запятую поставлю в своем месте. Меня купить невозможно.

Салимжан Гайсин, „Огни Поволжья“